Презумпция любви - Страница 69

И вдруг ему стало страшно. Если Воронина хотела помочь ему и ее убили, на что же он может рассчитывать? Уж с ним-то начальник сделает все, что хочет! Он даже нары сегодня не даст им, будут спать стоя, на бетонном полу не очень-то поспишь без матраса и одеяла!

А Ильяс едва держался, того и гляди, потеряет сознание… Вот дура она, эта прокурорша! Как загнать в зону — так запросто, а как вытащить отсюда — хрена с два! Да еще и отца приплела в это дело!

Осинин задержался в своем кабинете. Бутылка виски украшала его стол, подарок родственников его подопечных, таких подарков — полный шкаф у него. Несут, просят… Он кивает в ответ, но ничего не делает, а зачем? Снова несут и просят… Хорошо-то как!

Но сегодня — особ статья. Серьезное дело провернул. Рискованное, мать его, это да. Но нужное. А что оставалось делать, если она уличила его во лжи? Этим прокурорским палец в рот не клади, откусят! Сделает все, что она сказала, — через пару месяцев она сделает его, потому что Диван расколется, даст показания против него, и тогда — кранты! Баба-то настроена серьезно, что с ней делать? Защищаться! После недавнего покушения это будет выглядеть вполне естественно. Там не добили, тут достали. И нет прокурорши Ворониной. А все эти бумаги на отправку Малышева в Москву — на хрен! Спалит в пепельнице, и все дела.

Громкие шаги в коридоре административного корпуса насторожили его. Но сообразить, кто это топочет в его вотчине поздним вечером, он не успел, в кабинет вошли мужики в масках, камуфляже и с автоматами.

— Василий Иванович Осинин? У нас к вам есть несколько серьезных вопросов, — сказал тот, что вошел первым.

Он был без маски, и Осинин знал его — майор спецназа ГУИН.

— Что за дела такие?! — возмутился Осинин. — По какому праву врываетесь…

— По праву сильного, Василий Иванович. Вы подозреваетесь в нарушениях Устава ГУИН, а также в организации покушения на прокурора Воронину.

— Я?! Да вы с ума сошли! Я оказал полное содействие Ворониной, я… ничего перед ней не скрывал! А что, ее убили? Какая беда, просто напасть какая-то… В Москве…

— Она жива, Василий Иванович.

— Жива? Как жива?.. — растерянно пробормотал Осинин.

— Удивлены этим?

— Нет, почему же… я рад, да, именно рад, что наша прокурорша в очередной раз избежала смерти. Все ж мы под Богом ходим, все общаемся с преступными элементами, а это… не шутка.

— Действительно. У вас было предписание отправить заключенного Малышева в Москву, а также устный приказ насчет заключенного Шамсутдинова. Вы исполнили их?

— Пока еще нет, но исполню, сейчас же, немедленно!

— Пойдемте в карцер, Василий Иванович, посмотрим, верны ли наши предположения.

— Я все исполню!

— Вперед! — жестко приказал майор.

Когда железная дверь с противным скрипом отворилась, майор увидел лежащего на бетонном полу Шамсутдинова и стоящего на коленях перед ним Малышева — он поддерживал голову больного товарища.

— Вы что, фашисты?! — закричал Малышев. — Вы что делаете с людьми?! Человеку плохо, его, больного, избил начальник и даже нары не дал! Я стучал в дверь — никто не отвечает! Вы что делаете?!

Майор тяжело вздохнул, бросил на Осинина взгляд, не предвещающий ничего хорошего.

— Малышева отконвоировать в Москву, согласно предписанию, Шамсутдинова — в больницу, немедленно! Осинина — в СИЗО!

Люди в масках вывели Ильяса из камеры. Малышев настороженно смотрел на коренастого человека.

— Гражданин начальник, Воронина жива?

— Да, и отец твой тоже, погиб водитель. Просили передать. Ну, пошли, парень. Говорят, тебя осудили по ошибке, бывает.

— Спасибо, гражданин начальник, — со вздохом облегчения пробормотал Малышев.

Глава 29

— Спасибо, Паша, что приехал быстро, — сказала Воронина Бромчику. — Я чертовски устала. И вся грязная. Пришлось в траве кувыркаться.

— Любовь Георгиевна, я и не надеялся, что назовете меня Пашей. У меня сегодня праздник. Думаю, обязан этим вашему спутнику, если не ошибаюсь, это Владимир Сергеевич Малышев. Владимир Сергеевич, вы как сами?

— Нормально, Павел Григорьевич.

— Не таите на меня зла?

— Ни в коем разе. Вы просто выполняли свой долг… Жаль парня, который сидел за рулем.

— Не то слово, — сказала Воронина. — Теперь вряд ли кто согласится быть моим водителем. Вторая смерть за несколько дней. Паша, я домой, устала чертовски, а ты поезжай в Дорохин, разберись со всеми делами.

— Понял, Любовь Георгиевна. Наши люди уже кое-что сделали, я прослежу за остальным. Садитесь в машину и… Вы наша гордость, простите за высокопарность, но это так.

— Спасибо, Паша. Проследи, чтобы в Дорохине все сделали как надо.

— Нет проблем, Любовь Георгиевна! Я жутко рад, что все обошлось, и вообще рад за вас.

Воронина устало кивнула и пошла к «ауди», что ждала их на обочине. Села за заднее сиденье, Малышев сел рядом. Машина резко рванула вперед, направляясь к Москве.

— Теперь ты понимаешь, Володя, с кем связался, — устало сказала Воронина. — Можешь отказаться, пока не поздно.

— Дура ты, Люба, — сказал Малышев, обнимая ее. — Я рядом с тобой всегда. Запомни это. Я лишний раз убедился, как тяжела твоя служба, и обещаю — помогу, чем могу, всегда.

Она тоже обняла его, прижалась губами к уху, тихо прошептала:

— Ты сказал то, что я хотела услышать. Обещаю, что сделаю все, что ты пожелаешь.

Малышев усмехнулся и тоже прошептал на ухо:

— Никаких «я тебе — ты мне». Будем делать то, что нам самим хочется. Я — заботиться о своей генеральше…