— А теперь?
— Хочу. Ох, я же не предохранялась…
— Ну, родишь мне девочку.
— У меня уже есть девочка, я хочу парня.
— А у меня уже есть парень, хочу девочку, похожую на тебя.
— Перебьешься! Кого хочу, того и рожу.
Малышев засмеялся, она, глядя на него, тоже захихикала. Потом обняла его крепко, прижалась всем своим горячим телом, сказала-выдохнула:
— Володя, ты хоть понимаешь, что случилось?
— Вернее, с кем случилось, ты хочешь сказать? Теперь шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх — выстрелят без предупреждения?
— Нет. Я десять лет не давала повода никому…
— Люба, ты мне очень нравишься, именно как женщина, а не как доблестный прокурор.
— Правда, Володя? Знаешь, я уже никому и ничему не верю.
— Правда, Люба. На часах половина пятого, мы еще можем… Но вначале помчались в ванную, чтобы у тебя не было никаких комплексов?
— Вот прямо так и помчались? Голыми?
— Нет, можешь костюм надеть и в нем помыться. Что-то в этом есть авангардистское.
А ведь Игорь говорил ей именно об этом. Или она подсознательно чувствовала, но не могла признаться, что это ее соображения? Она шлепнула ладонью по его груди, встала с постели и направилась к двери.
— Стой! — закричал Малышев.
Она остановилась, обернулась.
— Какая же ты красивая, Люба… — с восхищением сказал он.
Она довольно усмехнулась:
— Потому, что темно. Ты идешь, Володя?
— Я теперь думаю, не следует ли мне надеть костюм, дабы не смущать красавицу своими убогими мышцами…
— Идиот! А ну-ка бегом!
— Слушаюсь, товарищ генерал!
Часы показывали половину десятого. Воронина в хорошо выглаженном костюме сидела на кухне, пила кофе.
Полчаса назад она проснулась, так не хотелось выбираться из-под одеяла, так сладки были воспоминания этой ночи — и душ в ванной, и потом… Если бы Володя предложил, осталась бы весь день в этой теплой, уютной постели, рядом с ним. Но его уже не было, и она, завернувшись в одеяло, пошла на кухню. А там увидела свою юбку и жакет, выглаженные, висящие на спинке кухонного диванчика, и ужаснулась.
— Володя… ты погладил?! Но ведь это женское дело!
— Дура ты, Любка, — добродушно сказал Малышев. — Нет женских или мужских дел, вернее, есть, но в другой области, а в быту — нет. Я проснулся раньше, я могу это сделать, я сделал.
— Но гладить… мою юбку…
— Извини, что посмел это сделать. Наверное, было бы лучше, если б я проснулся и лежал в ожидании завтрака, который обязана приготовить моя любимая женщина, а еще погладить свою юбку, привести себя в порядок…
— Ты сумасшедший, — сказала она, целуя его в губы. — Просто фантастика, а не мужик.
Пока принимала душ, он сделал омлет и кофе сварил.
— Володя, сейчас мы должны встретиться с Андреем Вадимовичем Бородинским, помнишь такого?
— Да, он был адвокатом Сашки.
— Он подал апелляцию в Мосгорсуд, но они еще не приступали к слушанию.
— Твои старания?
— В Мосгорсуде и других, более важных, дел навалом. И вообще, не дави мне на психику, я ведь покаялась, теперь срочно буду исправлять ошибки.
— А что должен сделать Бородинский?
— Ничего. Я просто объясню ему свою позицию. И попрошу, чтобы дело рассмотрели немедленно. Завтра или хотя бы послезавтра!
— Но… что изменится?
— Показания потерпевшего. Он снимет все свои претензии, я об этом позабочусь. Нет, мы не поедем вместе, ты останешься дома, чтобы не мешать. Я вызову машину с телохранителем, сама все сделаю.
— Но, Люба… я должен быть…
— Я не хочу, Володя, понимаешь?
— Понимаю.
— Что ты понимаешь, черт возьми?!
— Ты не хочешь, чтобы я видел тебя в суровой генеральской ипостаси.
— Да? Правильно. Да и толку от тебя там никакого. Пиши свои «партийные» статьи и жди меня.
— Ты вернешься?
— А ты хочешь этого?
— Да.
Она снова обняла его, прижалась губами к его губам, а потом отстранилась, тихо сказала:
— Как с тобой все просто и понятно, Володя… Я очень хочу поскорее вернуться сюда, правда.
— Я буду ждать тебя, Люба. Не знаю, что смогу написать за это время, скорее всего ничего, но буду ждать.
— Вот ведь как бывает… Воистину не знаешь, где потеряешь, а где найдешь, — тихо сказала Воронина.
Теперь уже он обнял ее, и снова их губы соединились.
Воронина вышла из своей машины и в сопровождении Виктора с автоматом под рукой направилась к двери офиса компании, возглавляемой Игнатом Полевиком.
Охранники почтительно расступились, узнав, что перед ними ведущий сотрудник Генеральной прокуратуры, секретарша испуганно охнула, вскочила с кресла, но тут же села в него. Воронина махнула Виктору, чтобы остался в «предбаннике», решительно толкнула дверь кабинета генерального директора фирмы. Полевик изучал какие-то документы, увидев непрошеную гостью, встал из-за стола, но, поняв, кто к нему пожаловал, тихо опустился в кресло.
Они ни разу не встречались, но Воронина ничуть не сомневалась, что перед ней тот самый Полевик, именно таким она его и представляла себе: лощеный, смазливый говнюк, привыкший к вниманию женщин и не понимающий, как ему можно отказать.
— Я Воронина из Генпрокуратуры. Нужно поговорить с вами, Игнат Васильевич.
— Понял уже… Слушаю вас.
Видел по телевизору вчера, запомнил.
— По делу Александра Малышева.
— Ну а по какому еще делу вы стали бы врываться в мой офис? Что скажете, Любовь Георгиевна?
— Скажу вам, Игнат Васильевич, что послезавтра Мосгорсуд рассмотрит апелляцию адвоката Бородинского на приговор межрайонного суда.