Презумпция любви - Страница 41

Между тем Бромчик уже включил компьютер, вставил лазерный диск. Нажал нужные кнопки, и на экране монитора появился текст. Бромчик быстро «листал» электронные страницы, обращая внимание понятых на заголовки крупными буквами: «Солнцевская преступная группировка», «Люберецкая…», «Красногорская…». Он тяжело вздохнул, покачал головой.

— Знаете, что это такое? — спросил старика.

— Ну а как же, телевизор смотрим. Бандиты самые настоящие. Он что, на них работал?

— Хуже. Он собирал материал, чтобы их шантажировать. Я, как следователь Генеральной прокуратуры, могу вас заверить — это добром не кончилось бы. Бандиты могли взорвать его офис вместе со всем домом.

— А вы куда смотрите? — возмутился старик.

— Мы боремся с этим, но у каждого дома, где поселился такой дурак, часового не поставишь ведь. Понятно, для чего ему пистолет, для чего героин.

— Зараза такая! — возмущенно завопила старушка. — Ты что же такое делал тут, в нашем доме?! Все люди как люди у нас тут, нормальные, а из-за какого-то квартиранта могли весь дом взорвать? Да я тебя сама взорву!

Шестипалов догадывался, что по правилам игры ему должны предложить отказаться от своих требований и никогда больше не заикаться о них. Все же Хлопову невыгодны его откровения, более того — опасны для полковника. Взамен пообещают его дело положить в сейф, дабы впредь не вздумал рыпнуться против бывшего начальника. Ну что тут скажешь? Скорей бы это случилось. Он проиграл… Надеялся на силу, которая испугает Хлопова, а вышло — сам нарвался на нее. С этой силой бороться бесполезно, дураку понятно. А у него ведь еще проблемы с влиятельным бизнесменом, которого заснял с любовницей по заданию жены… Но с бизнесменом можно договориться, а с Генпрокуратурой…

Они ведь могли и внаглую посадить его. Дабы другим было неповадно шантажировать большие милицейские чины.

— Теперь нам предстоит ознакомиться с содержимым его сейфа, — сказал Бромчик. — Я думаю, это ключи от сейфа, откроем и посмотрим, что там имеется.

В сейфе лежали две тощие папки с бумагами. Больше искать было негде, да и нечего, ибо все уже было найдено. Бромчик приказал увести задержанного, понятым предложил сесть за стол и описать все, что они видели. За стол сел старик, старушка остановилась за его спиной.

— Ты все напиши, ничего не забудь. И про пистолет, и про наркотики!

— Сам знаю, не мешай!

Бромчик довольно усмехнулся.

— Не знал, что ты такой крутой. Хотя Филю прищучил, показал свою прыть, но Филя разжирел в менеджерах, давно потерял форму. А вот уложить двух телков — это совсем другое.

— Охранник ушел… не боитесь, Игнат Васильевич?

— Не боюсь. Я пришел, чтобы извиниться. Погорячился, да, глупость сморозил. Извини, Александр.

— Узнали, кто эта девушка, которую вы возжелали?

— Теперь знаю, но дело совсем в другом. Я пришел с предложением, надеюсь, ты его примешь.

— А если нет?

— Вначале послушай. Итак, на суде ты не будешь упоминать о моем условии, его не было, скажешь, что разозлился из-за ночной проверки, да и вообще, лично не уважал меня. Взамен — я не упоминаю о нападении на магазин и причиненном мне ущербе.

— А если нет?

— Все будет так, как и решили, ты ничего не сможешь доказать. Но я выставлю счет, и суд заставит тебя выплатить мне эти деньги. В зоне и после нее ты будешь моим рабом, пока не отработаешь сумму, назначенную судом.

— Понятно… А вам-то какой резон отрекаться от денег?

— Простой. У меня жена и дети. Если станет известно, что я домогался твоей девушки, возникнут проблемы. Особенно учитывая статус твоего отца, известного журналиста. Не нужна мне такая популярность.

— И значит…

— Ты молчишь о том, я об этом. Остальное — как решит суд, я тут ни при чем, все уже запротоколировано, следствие закончено. Только я нигде не упомянул о нападении на магазин, а ты — о моем глупом, виноват, предложении.

— Хорошо, Игнат Васильевич, я дальше не буду упоминать о нем.

— Вот и прекрасно. Я свое обещание тоже сдержу и к тебе претензий личного характера не имею. Если тебя осудят, вернешься — снова возьму на работу, обещаю.

— Спасибо, я не хочу.

— Там видно будет, ты еще молодой, все впереди.

Полевик протянул руку, но он тогда не пожал ее. Потом пришел конвоир и отвел его в камеру. Бизнесмен струхнул, когда узнал, что девушка, которую он хотел на ночь, — дочь генерала Генпрокуратуры. Поэтому и пришел с мирным предложением. Ну и ладно, он и сам не собирался говорить, что защищал честь своей девушки. Об этом не говорят люди его сословия.

Полевик и вправду ни слова не сказал о нападении на салон и понесенном уроне. И не потому, что они договорились. Напали настоящие менты, Александр в этом не сомневался, а за ними стояла мамаша Светланки, и в этом не сомневался. Полевику просто намекнули, что лишние разговоры ни к чему, он и заткнулся. А сам он промолчал только потому, что говорить на суде о притязаниях бизнесмена считал ниже своего достоинства. Вот и получилось, что выглядел полным дебилом — избил хозяина фирмы на почве личной неприязни. И сам не понимал точно, как такое может быть. Судья пыталась вытянуть из него причины столь странного поведения, но стоял на своем. Невзлюбил хозяина фирмы, и все тут. Идиотизм полнейший!

Результат налицо. Он в зоне, в карцере, а к Светланке подбивает клинья какой-то урод с толстым кошельком. Выдержит ли она эту осаду — непонятно. Если б хоть на пару часов появиться в Москве, понять, что там у них, — было бы спокойнее на душе. Ясность хоть какая-то… А так — сплошной туман. Неизвестность, неопределенность, вечная тревога… Жить с этим просто невозможно.